Переподы и объяснения административных терминов, бывших в обиходе среднеазиатских государств, всегда составляли камень преткновения для историков и ориенталистов, поскольку детали государственного устройства и функции правительственного аппарата в среднеазиатских ханствах оставались весьма плохо изученными. В частности, это относится к средневековой и к позднейшей Бухаре. Когда нужно было привести название того или иного должностного бухарского лица, то обычно его местное название или оставалось совсем без объяснения, или даваемое объяснение часто не соответствовало действительности и вводило в заблуждение.
Я позволю себе в виде примеров привести объяснения нескольких подобных слов, кстати, взятых из позднейших трудов: *** (дадха) — "судья (в Средней Азии)": (A. Гаффаров. Персидско-русский словарь, т. II, М" 1927, стр. 940.) в Средней Азии этим термином никогда не назывались судьи; "аталыки, аталики — высокие должностные лица, высшее, после ханского, достоинство в Бухаре; правитель города", — что очень туманно и, кстати, правитель города в Средней Азии никогда не назывался аталыком: "инак — титул старшин узбекских племен; в Бухаре — высший военный чин, следующий после кош-беки, т. в. князя ханской ставки, позднее — визиря, первого министра; в Хиве — старший инак, игравший роль западноевропейского майордома", — старшины узбекских племен в Средней Азии не титуловались инаками, а это утверждение относится к Хиве и взято из словаря Л. Будагова; должности кош-беки никогда в Бухаре не существовало, а куш-беги никогда не был князем (?!) ханской ставки, даже по смыслу слова куш-беги, (Это невозможное объяснение в цитируемом источнике взято из статьи акад. В. Е. Бартольда "Церемониал при дворе узбекских ханов в XVII в." Зап. Инст. геогр. по отд. этногр., т. XXXIV, стр. 301—303, без ссылки на эту статью.) и т. п. Между тем отчетливое представление о компетенции каждого чина, на основе документальных указаний эпохи, является, несомненно, одной из важнейших предпосылок правильного понимания государственного устройства в среднеазиатских ханствах.
К числу крайне важных документов такого рода принадлежит бухарский трактат, ниже даваемый в русском переводе с соответствующими примечаниями; он посвящен перечислению должностей в Бухаре с указанием обязанностей каждого чина. Трактат этот взят из рукописи Гос. Публ. библ. УзССР, за инв. № 2374 и представляет собой сборник записей и разных извлечений мемориального порядка, сделанных последним бухарским верховным судьею (кази-калан), Шарифджан-махзумом (ум. в 1934 или в 1935 г.). Среди таких записей имеется и текст упомянутого трактата, занимающий лл. 17а—19б. Запись сделана стальным пером скорописным, часто не отчетливым, бухарским наста'ликом; особенно это касается лл. 18а—19б, писанных другою рукою, чем л. 17. В конце записи есть пометка, что все это взято из книги *** (Сборник цифр), составленной Мирзой Беди'-"диваном". В Гос. Публ. библ. УзССР имеется уникальная рукопись этого труда (инв. № 2463), но именно переводимого мной, не везде исправного, текста в ней не оказалось, и сличить его с этой рукописью не пришлось. В конце рукописи *** имеется пометка: ***, т. е. "добавление (к сему) относительно объяснения должностей и (лиц), имеющих к ним касательство". Можно думать, что это добавление, не написанное переписчиком рукописи, заключало тот же текст, что и в записи покойного Шарифджан-махзума.
При переводе текста, писанного сжатым канцелярским языком, я позволил себе передать его содержание более распространительно в целях понятности и удобочитаемости, а так как в нем имелись некоторые специально бухарские слова и выражения, в словарях обычно отсутствующие, то рядом с переводом их я давал и их начертания по подлиннику. Обилие примечаний вызывалось тем обстоятельством, что мне хотелось наиболее подробно осветить перевод этого столь важного текста, особенно в той его части, которая трактует об орошении земель Мианкаля водами Зарафшана на пространстве от Кермине до Кара-кула включительно. Я останавливался иногда на том, какое название в позднейшее время имел тот или другой туман, чтобы легче ориентироваться с топографией даваемого текста. В этом отношении значительную помощь оказал мне объемистый труд *** (Великолепные восходы и ясные цели) Муллы Абдуррахмана Темкина Бухари, в котором много места отведено описанию всех десяти позднейших пригородных туманов Бухары. (Я пользовался этим уникальным трудом, представленным автографом автора, благодаря любезности его владельца т. Хамидова, за что приношу ему свою благодарность. Название местностей я передал в современном бухарском произношении. Я не касался в примечаниях, как преломились в административном укладе позднейшей Бухары некоторые из должностей, упоминаемых в нашем тексте потому, что позднейшему административному строю Бухары я посвящаю специальную работу.)
Что касается вопроса, к какому времени относится составление этого текста, то следует отметить, что, если он заимствован из того труда ***, который имеется в Гос. Публ. библ. УзССР, то его можно отнести к XVIII в., потому что в *** в одном месте (л. 5б) упоминается г. Бухара и ее окрестности с датой 3 Шаввала 1210 (1 апреля 1797 г.). Следовательно, с известной вероятностью можно предположить, что в то время упоминавшиеся в этом тексте должности (по крайней мере многие) сохраняли все свое значение. Известное подтверждение этому мы находим в среднеазиатских трудах по истории узбеков за XVII и XVIII вв.; так, в труде конца первой половины XVII в, *** (Море тайн), Махмуда б.-Вали, мы находим должности: накиба, сидевшего в собраниях слева от хана, шейх-ул-ислама, занимавшего первое почетное место, садра и другие, упоминаемые в нашем трактате.
У Мухаммед-Йусуфа "", автора *** (Муким-ханова история) и у Мир-Мухаммед-Амин-и Бухари, в его *** (История Убайдулла-хана), мы видим, что в их время куш-беги не был еще первым министром ханства, каким он стал в XIX в. Одно время Убайдулла-хан (1114/1702—1123/1711) предоставил эту должность великому инаку, соединив две должности в одном лице (Тюря-кул-бия), причем, кажется, тогда впервые было прибавлено к титулу и званию куш-беги арабские кулл — весь (куш-беги-йи кулл, куш-беги всего, т. е. куш-беги с подчинением ему всего), а вскоре, чтобы придать большее значение названному выше лицу, по желанию хана, слово кулл перенесли с конца и прибавили в начале — кулл- и куш-беги, каковая титулатура сохранилась и при мангытах до (1920 г.), когда "начальник государевой охоты" или "верховный ловчий" (обер-егермейстер) стал по существу премьер-министром. Инак при аштарханидах являлся хранителем ханской печати и исполнял те же функции, которые указаны в нашем трактате; с теми же функциями существовали мушриф и диван-беги (уже не называвшийся диван-и-серкар, как в нашем трактате) и пр. В труде второй половины XVIII в. *** (Ханский подарок), Мухаммед-Вафа Керминеги, имеются подробности о распределении должностей и мест в тогдашней узбекской Бухаре, причем в числе должностей мы находим и упоминающиеся в даваемом мною переводе; не обозначается лишь существо их власти и компетенция.
Было бы, разумеется, неправильным полагать, что все эти должности, чины и звания возникли в эпоху шейбанидов, так как общая картина иерархической лестницы служилого сословия Бухары носит характерные черты более отдаленных времен: так, например, должность парваначи существовала уже при Шахрухе (80.7/1404—850/1447). Проследить по историческим и другим памятникам даваемые нашим трактатом сведения о чинах и должностях прежней Бухары с указанием на ту эволюцию, которую испытали некоторые из них за свое многовековое существование, было бы очень полезной работой не только для одних историков.
Большую помощь разными сведениями и консультацией по настоящей работе оказал мне покойный научный сотрудник Гос. Публ. библ. УзССР, т. Адилов, имя которого вспоминаю с благодарностью.